Мирное, спокойное и никого не трогающее чтение Сулейманом книги на ночь прерывают громовые раскаты, и он, тревожно озираясь по сторонам в поисках источника оных, выходит на балкон.  Открывшаяся его поистине дальнозоркому взору картина потрясает своей масштабностью: 100500 галер заполонили Босфор, как маршрутки дорогу в час пик, а во главе этой транспортной пробки стоит его старший сын Мустафа с Барбароссой плечом к плечу. Взглянув через многие километры папеньке прямо в глаза, Мустафа, взмахнув мечом, дает команду «Пли!», и миллионы огненных снарядов бомбардируют Стамбул в целом и Топкапский балкон с находящимся на нем Сулейманом в частности. Глядя на последний в своей жизни фейерверк, венцом которого должны стать разлетающиеся во все стороны его собственные внутренности, Сулейман орет «What the fuuuuuuck??!!!», но геенна огненная, поглотившая его, не дает возможности получить ответ на эмоционально поставленный вопрос.
Очнувшись в своем любимом продавленном кресле с книгой в руках вполне живым и не кремированным, Сулейман спешит на балкон, потому что, как обычно, где страшно, туда и тянет. Выйдя и обозрев открывающуюся с его балкона панораму, Сулейман облегченно вздыхает, в Босфоре все спокойно, никаких галер, бомбардировок и бунтующих сыновей в заливе не наблюдается.
Глядя на метания своего бывшего дрессированного подопечного, Ибрахимов Дух философствует на тему истины и приходит к выводу, что все проблемы человека от излишнего самокопания и стремления познать истины, которые бывают не только белые, но и черные, и прикоснувшись к которым можно потерять не только себя, но и полностью разрушить мир, короче говоря, меньше знаешь – крепче спишь.
Пользуясь своей удачно случившейся беременностью, Називин щедро раздает налево-направо приказы подготовить ей баньку, а то вдруг Благодетель призовет ее к себе стишки послушать, по животу погладить, а у нее уши и живот немыты, а также сгонять в темпе на кухню сделать заказ на экспресс-доставку вкусненького. Видя, как распоряжается в ее доме бывшая горничная, примерившая хозяйские тапочки, Хюррем обещает Фахрие, что этот праздник жизни для Називин и ее «крыши» Фатьмы скоро накроется тазом, а пока пусть дорвавшаяся до удовольствий девуля наслаждается примитивными радостями.
Гюльфем переживает, опять в гареме свадьба, в очередной раз выдают замуж очередную Династию, — Да как же Вы согласились на такую пытку, Султаным, али беззаботная жизнь веселой разведенки Вам наскучила, — поразилась она согласию Фатьмы вновь вернуться в объятия своего обшарпанного благоверного. Фатьма уверяет, что невиноватая она, он сам пришел, это все Хюррем, мстит, стерва, вытащив на свет Божий это похотливое дряхлое создание по имени Бывший Муж, а тот и рад стараться окунуть бывшую супругу в то же дерьмо, из которого она только-только выбралась. Зашедшая на огонек к этим милым дамам Хюррем уведомила невесту, что свадебный переполох в самом разгаре, и в самое короткое время присутствующая тут веселая султанша вызовет у Хюррем просто запредельное веселье своим скорейшим отсутствием. Фатьма напоминает, что пока еще не все свадебные салатики наструганы, и не все шарики надуты, а посему кто знает, «то ли ишак сдохнет, то ли падишах помрет», как завещал великий восточный тролль Ходжа Насреддин.
Придя к Нурбану, находящейся в местном обезьяннике, Селим вместо ожидаемых ею африканских страстей с носоглоточными поцелуями и слоновьими мычаниями устроил ей допрос с пристрастием, требуя назвать, а точнее, подтвердить, поскольку он и сам дотумкал, имена тех двух пособников ее побега на рынок. Однако Нурбану пособников выдавать не стала, пригодятся еще, заявив, что сама, все сама, безо всякой помощи прошмыгнула через кошачью дверцу в воротах и побежала на рынок, дабы прикрыть своей скромной грудью их неземную любоффф, потому как послана ему эта святая венецианская простота свыше в качестве щита. Озверев от намека на то, что он прячется под бабьей юбкой, Селим обещает Нурбану, что она сполна испытает все прелести наказания, как и положено оборзевшей наложнице.
Хюррем интересуется у Рустема, как там наш Гроза Морей, выполнит ли, что нам надо? Даже не сумневайтесь, разведка донесла, что любит дочушку-то старый морской волчара, так что лично убедит Хункярыма в невиновности Рустема в деле об янычарском чаепитии, ну и крайним окажется Главнычар, как замутивший эту интригу с подставой ВАзама. Ты хоть предупредил киднепперов, чтоб не нанесли какой урон похищенной девице-то, сберегли, так сказать, ее целость и сохранность? – поинтересовалась Хюррем. Да кто ж позарится, — подумал Рустем, вслух высказав желание сходить попрощаться с Михримах перед отъездом в Герцеговинскую ссылку. Ты побереги себя, Рустемушка, не хотелось бы тебя потерять, — проявила запоздалую заботу Хюррем. ЧуднАя все-таки у меня теперь теща, — подумал, уходя, Рустем.
Стоящий на своей адмиральской палубе Барбаросса в печали, черт его дернул на старости лет обзавестись сразу взрослой дочерью, чтобы вот так стать объектом шантажа и спустить все наполеоновские планы в канализацию. Приехавший Явуз (один из двух из ларца, одинаковых с лица) рапортует, что Мустафа выступил гарантом безопасности Барбариски, пока та тусит в амасьских землях. Посмотрев как на полоумного, Барбаросса поведал, что «ваша лошадь медленно скачет, сударь», и его Барбариска, как переходящий вымпел, уже находится в руках других игроков на политическом поле Османии, а поскольку сам Рустем выдвинул ему условия, при которых Барбариска обретет свободу, то придется решать, что же все-таки дороже: жизнь дочери или «Шехзаде, я Ваша навеки!», потому как в случае оправдания Рустема казнят-то Главнычара, а отразится все на Мустафе, которому Главнычар давно уже прилюдно поцеловал пятки. Видя, что поставленный перед выбором Барбаросса практически падает в обморок от напряженной работы мозговых извилин, Явуз успокаивает чувствительного пирата, что спасательная операция, инициированная Мустафой, уже наверняка началась, и Барбариску спасут. Порву, всех порву, как Тузик грелку, если с дочушкой моей чего случится, — клянется Барбаросса.
А тем временем ничего не ведающий Мустафа приходит к Махидевран. Где ты был, сынку, где шлялси всю ночь, неразумный, и где наша гостья, ее тоже не наблюдаю? — начинает та допрос, заподозрив самое худшее. Успокойтесь, мамо, нет между нами того, о чем вы постоянно так озабоченно думаете, «не для такой курицы мама орла растила» сказал я девушке, пусть пока на своей жилплощади поживет, а потом и вовсе к папеньке отправлю, — порадовал маму Мустафа, хороший мальчик.
Ташлы велит отправить вдогонку за улепетнувшей на свою ферму Барбариской стражу, чтобы убедиться, что она точно добралась туда, а не сидит где-нибудь в кустах с биноклем, высматривая объект своей страсти. Атмаджа доволен, одной заботой меньше, не придется теперь шарабориться по кустам, шпионя за парочкой.
Сулейман принимает в своём рабочем кабинете Шейхуля, интересуясь, а что за тёрки у того с Эбу-суудом, что им мирно не живется, двум седовласым старцам, ведут себя как сопливые дошколята, не поделившие один горшок? Шейхуль уверяет, что не желает дружить с Эбу, потому как тот хороводится с Рустемом, мальчишом-плохишом, взяточником и троллем, а значит, на другой стороне баррикад. Оп-па, а есть и другая сторона, — заинтересовался Сулейман, — ну и, на какой стороне твоя седая макушка, Шейхуль? Ой, я на стороне чисто религии, ну и тех, кто ей служит – Династии (стало подзабываться уже это слово), а не всяких там нехороших людишек типа Рустема, — занял позицию Шейхуль. Ты речь-то фильтруй, — возмутился Сулейман, — Государство – это я (плагиат-плагиат), а ты смеешь оспаривать мои решения и поступки, в общем так, по-хорошему пока советую зарыть топор войны и подружиться с Эбу.
Рустем прощается с дочкой и Михримах, радуясь, что та выздоровела, и озабоченно веля следить впредь за своим здоровьем. Ой, та я здорова, як та кобыла, — отмахнулась Михримах, — посимулировала немного, думала, что папенька не совсем уж бесчувственная сволочь, оставит зятя при больной жене. Ради меня, зайка меня, — расчувствовался Рустем, — согласна и понос изобразить, лишь бы я тебя не покидал. Ради себя, — поправила добрая жена, — если у мужа моего репутация станет поганой, то и мне придется перед соседками краснеть. Н-да, ну и в семейку я попал, — подумал Рустем, — ну прощай, что ли, любимая, поехал я, куда послали.
Узнав, какая помеха возникла на пути исполнения их замыслов, Главнычар рвется немедленно идти спасать Барбариску, правда, никто не знает, куда, но главное же, изобразить активность, верно? Барбаросса вздыхает, на принятие решения всего лишь день, завтра надо дать ответ шантажорам. Чтобы направить пиратские раздумья в нужное русло, Главнычар уверяет, что он-то не против расстаться с жизнью, но ведь и Мустафе тогда ата-та, да и потом, вернут ли Барбариску на место, неизвестно.
Махидевран довольна, что сын устоял перед сомнительными прелестями пиратского отпрыска, так ее, а то губешки раскатала, найдешь себе даму сердца в пределах своего гарема, сына. Ворвавшийся к ним как в общественный туалет Атмаджа сообщает, что на лесной дороге стража, посланная за Барбариской, лежит почиканная, а оставленное на груди одного из трупов послание извещает о том, что ценная дева похищена, потому как к ее папеньке есть особый разговор. Махидевран в ужасе, а что же скажет Мустафа. А Мустафа, он такой Мустафа, по лицу и не поймешь.
За вечерней рюмкой чая Селим интересуется у управляющего, как там движется дело по его делу. Так судья – наш человек, наставника тоже попросили не извещать столицу о манисских проделках, — отрапортовал Газанфер. Приведи вдову, лично с ней поговорю, а то лезут все кому не лень, защитнички хреновы, а об этой даже слышать не желаю, — высказался Селим в ответ на робкое упоминание об объявившей тюремную голодовку Нурбану.
Тем временем калфа уговаривает Нурбану потерпеть, потому как они с управляющим, благодарные за то, что она их не сдала, делают все возможное, чтобы вытащить страдалицу из карцера, и вообще за каким она туда поперлась, знала ведь, к чему приведет. Так любить я его начала, резко и внезапно, — вздохнула Нурбану, — думала, что и он, а он… Да ладно, не раскисай, — успокоила ее калфа, — может, чего и срастется у вас еще, другой бы давно головенку отчекрыжили, а ты вон жива-здорова, правда, выглядишь не очень, бледня бледнёй, в смысле бледная слишком, я вон тебе шмоточки принесла, наряжайся в камере.
Називин истерит, боясь, что Фатьма уедет, оставив бедняжку на растерзание злобной мегеры Хюррем. Ой, да ладно, — отмахнулась Фатьма, — пока ходишь беременная от Сулеймана, никто тебя не тронет, иди отсель, не до тебя мне. Гюльфем трагично поддакнула, а ведь пигалица дело говорит, Хюррем редкостной жестокости особа, сожрет беременную Називин как фаршированную перепелку на завтрак и не подавится. Надо подумать, как сохранить малютку, вдруг пасаншик будет, тогда и власти Хюррем придет конец, — решила Фатьма. Вы бы остались тут, Султаным, и Вам хорошо, и мне есть кому подтявкивать, попросите для муженька своего бывшего/будущего должность в столице, — высказалась Гюльфем, просидевшая всю жизнь на собачьем поводке, а тут вдруг начавшая указывать своим владельцам, что им делать. (Есть у меня пара-тройка жизненно важных вопросов, пойду-ка и я с кошкой посоветуюсь, может, что дельное намяукает). Да лучше смерть, чем шпили-вили с этим моральным, и не только, уродом, — не согласна Фатьма. Да Вас как бы никто и не спрашивает, Хункярым приказал, Хюррем свадьбу уж готовит, — осадила ее Гюльфем. Прибежавшая калфа обрадовала невесту сообщением, что ее трухлявый женишок уже пожаловал. Помяни омно, вот и оно, — недовольна Фатьма.
В предвкушении завтрашнего выхода Барбароссы на ринг с объявлением либо войны, либо капитуляции, Хюррем, раздавая ценные указания Сюмбюлю, замечает, что проверенный годами боец как-то сник и увял. Сюмбюль отнекивается, дел много, и вообще, может, нам бы узбагоиться чуток, а то все под Сулеймановым мечом ходим, кого-то точно казнят, либо нас, либо их. Да лучше пусть Сулейман казнит, — заявила Хюррем, — чем Мустафа, пришедший к власти, который сначала передушит моих пасаншиков, как цыплят, а потом и меня саму вышвырнет в сарай на окраине, чтоб сдохла в нищете и забвении, лучше уж помереть с султанской короной на голове от рук супруга.
Фатьма выходит к бывшему/будущему супругу в коридорчик, — чего приперся, рожа твоя бесстыжая, — интересуется. Приперся я весь в нетерпении узнать, когда же, наконец, свадьба, когда мне будет дозволено проникнуть в святая святых Вашего организма, любезная моя, — ответил козлобородый женишок. Да бельма на твои бесстыжие глаза, знаю я твои мерзопакостные наклонности, — возмущена Фатьма. Врут, ей-богу, врут, — отнекивается женишок. Сволочь бесстыжая, мало того, что ты абсолютно аморальный в сексуальном плане тип, так еще и с Хюррем сделки заключаешь, — кипит Фатьма. Ну, милая моя, мы стоим друг друга, Вы тоже как бы особой нравственностью не отличились, приведя постороннего в нашу супружескую постель, надо было прятать концы поглубже, тогда бы и не оказались на крючке, — парировал женишок. Ну это мы еще поглядим, а ты бы лучше призадумался о себе, — напоследок высказалась Фатьма, покидая нетерпеливого женишка.
Застав в гареме барахольный ажиотаж, Сюмбюль узнает в коробейнице, принесшей баулы со шмотьем, свою рыночную пассию, которая, в свою очередь, изображает страшное удивление, увидев его в данном месте. Сюмбюль стремится скрыться в самом дальнем закутке сарая, но разве ж от торговки, да еще и турецкой, убежишь? Догнав выгодного клиента, торговка пояснила, что пришла лично к нему, произведя на рынке кое-какой опрос и выяснив, кто есть Сюмбюль на самом деле. Сюмбюль сходу решает откупиться от потенциальной шантажистки, но та, отбросив в сторону заманчивое предложение пополнить свой баланс, поясняет, что любовь нечаянно нагрянула, и ей все равно, кто он и какой он. Да какая любовь, дамочка, нечем мне тебя любить, нечем, понимаешь, бестактная ты баба, — вскипел Сюмбюль и коридорами убежал от греха подальше.
Сделав привал во время поисково-спасательной операции, под одним из кустов Мустафа находит браслет Барбариски, исходя из чего делает вывод, что спасатели движутся в верном направлении, и похищенное создание везут в столицу, а посему вперед-вперед, вернуть похищенное сокровище, живое или мертвое. Потрясающие все-таки леса в Османии, каких только драгоценностей тут не валяется: и кольца, и браслеты, а иногда и целые султанши.
Хуриджихан втайне от тетки отправляет Баязиду любовное письмецо, один из черновиков которого случайно попадает в книжицу, взятую у Джихангира почитать перед сном. Зашедший за книжкой Джихангир беседует с Хуриджихан о любовных произведениях и попутно узнает, что сентиментальная кузина ведет дневник, куда пишет о своих чувствах, в точности, как и сам Джихангир.
Добравшись до заветной Манисы, Баязид со своим наставником обходят рынок, расспрашивая об инциденте с убийством, и с удовольствием выслушивая о том, какой отвратный у него рыжий братец: и пьет, и кобелирует (сугубо в рамках предоставленного ему женского гарема, смею заметить, как и положено), и электорату приплачивает, чтоб его пятки лобызали и чепчики вверх при его появлении бросали. Не, не в великого папаню пошло рыжее чудище, не иначе как гены его русской мамаши-ведьмы взяли верх над праведными генами Сулеймана, (имеющего в своем роде всего-навсего убийц и извращенцев), — подытожил один из торгашей. Услышав, как полощут имя его матери, Баязид вяло попытался возмутиться, но наставник увел его с рынка, причем довольно легко увел. Ну а что, подумаешь, мать оскорбили, ей не привыкать, мелковат повод, чтоб брызгать слюнями во все стороны и размахивать кулачьем как обычно.
Пока братец собирает на него компромат, Селим принимает у себя вдову убитого и разъясняет той, что если б ее муж не бросился на него с кинжалом, то охране не пришлось бы его убивать. Но рыжий на то и рыжий, виноват и все, — упорствует вдова. Ладно, чего теперь, давай дело решим так: я – твой вечный спонсор, а ты иск обратно заберешь, — предложил Селим. Ну так я забрала уже, как и обещала, — удивилась вдова, — Ваша любовница посодействовала, такая душевная женщина, и выслушала, и посочувствовала, и помощь предложила, вот я и пошла навстречу, все ж таки девушка жизнью рискнула, выбравшись втайне из золотой гаремной клетки, не то, что некоторые, сразу начавшие пальцы гнуть и угрозами сыпать. Н-да, я хоть и не в курсе, но все обещанное ею исполню, жалую тебе доходную недвижимость с барского плеча, живите с детьми беззаботно, — пообещал Селим. Афифе приносит Фатьме приглашение от Хюррем пожаловать на вечеринку в честь скорейшего бракосочетания Хохотулины. Издевается, стерва, — бесится Фатьма, — ну да ладно, еще не вечер.
Фахрие приходит за Називин, веля той оторваться от обжорства и прибыть на аудиенцию к Хюррем. Видя, что дева упирается, Фахрие успокаивает ее, — не боись, хотели б тебя замочить, так не звали бы тебя среди бела дня. И пока Хюррем заботливо расспрашивает инкубатор, бережет ли та себя, ведь этот ребенок – гарант жизни самого инкубатора, одна из прислуги Хюррем подливает в лекарственное зелье, стоящее на столике Називин, некую жидкость, явно не витаминного назначения. Расслабься, деточка, я не зверь, меньше слушай всяких озабоченных султанш, забивающих твою пустую головушку всяким хламом, — напутствует Хюррем, — все понимаю, «плох тот солдат, который не мечтает стать генералом», так что держись подальше от Фатьмы, и все будет шоколадно. Вернувшаяся спецагентша маякнула, — яволь, майн хюррер, задание выполнено, усё прошло без шуму и пыли, перинатальное лекарство кардинально поменяло свое предназначение.
Решив дополнить компромат информацией из официального источника, Баязид вместе с наставником посещает судью и настойчиво расспрашивает его о причинах отсутствующего судебного процесса над Селимом, недвусмысленно намекая на «честность» местного правосудия. Судья возмущен, что какой-то заезжий чувак смеет сомневаться в его непредвзятости и поясняет, что раз стороны договорились между собой и истица забрала жалобу, то и судить-то некого. Но Баязид уже давно закусил удила и продолжает гнуть свое, грозя рассказать о таком безобразии самому Эбу-Сууду, дабы непозволительно было попирать государственное законодательство никому. Видя, что судья уже взбешен, наставник вытаскивает Баязида на свежий воздух и призывает того утереть бешеную пену с губ, потому как на самом деле этим замятым уголовным делом Селим дискредитирует себя в Сулеймановых глазах. Пока Баязид приходит в себя, его с наставником застукивает посланный Селимом к судье узнать результаты дела Газанфер.
В то время как Хюррем без устали забивает Сулеймановы уши рассказами о том, как нахваливают их сыновей их провинциальные подданные, Барбаросса просит аудиенции. Вот и настал час Х, — поняла Хюррем. В ее присутствии Барбаросса просит у Сулеймана отставки по причине ухудшившегося внезапно здоровья, правда, ни один врач не смог определить, шо за болезнь настигла вдруг морского волка (меньше надо шляться по портовым притонам), но все как один утверждают, что бравому моряку полагается постельный режим в кружевном чепце, а не нахождение на капитанском мостике. Ну лечись, раз приспичило, а там поглядим, — выразился Сулейман, как истинная кокетка, не сказав ни «да», ни «нет».
Явуз, переодетый в гражданское, встречается на рынке с очередным Мистером Х, который крайне недоволен решением Барбароссы подать в отставку, подумаешь, дочь похитили, что ж теперь, подставить под удар все благородное дело вознесения Мустафы на османский престол? Не будет флота – не будет успеха, а посему надо разыскать пиратскую красотку, давай-ка свяжись с нашей Матой-Харей, пусть разузнает по своим каналам, где прячут ценную заложницу, — велел Мистер Х (расшифровать на свое усмотрение).
Выйдя от Сулеймана, Барбаросса имел неосторожность обернуться и увидеть Хюррем в птичьем шлеме, прожигающую его косматую натуру взглядом. И тут впервые в жизни ему стало страшно, ибо зрелище действительно не для слабонервных. Уединившись с ним в ближайшем кабинете, Хюррем стёбно поинтересовалась, чем вызвана такая неожиданная отставка, и утвердит ли ее Сулейман, у которого не пойми какие тараканы в голове живут. Утвердит, приложу все силы для этого, ну разумеется, если моя двухметровая детонька вернется ко мне, — намекнул Барбаросса. А чего ж не вернуться-то, вернется, как понадобится утешить Вас после отставки Вашей, так и вернется, — пообещала рыжая шантажорка.
Подкараулив Сулеймана, выходящего подышать воздухом в сад, Фатьма просит его обсудить с ней ее свадьбу.
Собрав чемодан компромата на брата, Баязид рвет когти из Манисы, однако на федеральной трассе «Маниса-Стамбул» его встречает объект его жгучего интереса – Селим собственной персоной, разведка которого донесла о присутствии его обожаемого братца на вверенной Селиму территории. Чего ж ты, братец, даже чаю не попьешь? — поинтересовался гостеприимный хозяин.
В ожидании начала вечеринки по поводу повторной выдачи веселой Династии замуж, Гюльфем подтявкивает, така печаль, така печаль, Рустем уехал, а Афифе предлагает Михримах перебраться на местожительство в Топкапы, коль уж Рустем в отсутствии. Появление гвоздя вечеринки — Фатьмы, сообщившей, что по ее горячей просьбе ее свадьба переносится на весну – убивает все желание веселиться у Хюррем с Михримах и заставляет Гюльфем радостно вилять хвостиком.
Джихангир, открыв возвращенную Хуриджихан книгу, обнаруживает выпавший из нее листок с написанными ею строками о том, что до приезда сюда она не знала, что любить – это грех. Не веря собственным глазам и смотря на себя в зеркало, Джихангир делает не совсем верные выводы, очевидно, воспринимая написанное на свой счет.
На упрек Хюррем в том, что Фатьма не выполняет условий заключенного меж ними договора, сама Фатьма указала на то, что договор изначально был составлен неверно, не была проставлена дата исполнения, а посему Фатьма задержится на определенный срок, как раз до того момента, чтобы увидеть, как у Сулеймана родится новый пасаншик и своей крошечной пяткой столкнет Хюррем с насиженного места. Оставив мило троллящих друг друга мать и тетку, Михримах уезжает домой.
В своем сарае Селим угощает Баязида, не успевшего слинять, после того как собрал о нем сведения. Не вынося справедливых упреков Селима в том, что собирает сплетни за его спиной, Баязид высказывает, что зато Селима тут никто не любит (любит/не любит – это заноза сидит еще с детства, и похоже, навсегда), раз отзываются о нем как о развратном алкаше, покупающем лайки в свой адрес. Узнав о себе кое-что новое, касающееся покупки народных симпатий, в то время как он считал все проявления населением любви искренними, Селим тем не менее сохраняет спокойствие и советует брату поберечь здоровье, а то язва откроется от такого количества желчи, выплескиваемого в адрес брата. Ой, а я папе пожалуюсь,  — окончательно возвращается в детство Баязид, — он у тебя все игрушки обратно заберет. Ну тогда заодно и просвети его о том, что шастаешь втайне за пределами своего местожительства, не испросив на то позволения из столицы, да еще и шпионишь за братом, высматриваешь и вынюхиваешь, — показал ситуацию под другим углом Селим, – так что пей, ешь, отдыхай, раз уж приехал «погостить». Да я спать с тобой под одной крышей не стану, — психанул Баязид, выскакивая из-за стола. Вот потому в Манисе я, а не ты, так и не выпавший из детства пасаншик, — подытожил Селим. Прихватив наставника, Баязид в бешенстве покидает так и не павшую к его ногам Манисовку.
Газанфер приносит Нурбану две новости: хорошую и плохую. Традиционно начав с плохой, сообщил, что Селим видеть ее не желает вообще, ну а хорошая новость – Нурбану получит свободу и вернется в свою Венецию.
Хюррем передает Сюмбюлю письменный приказ для Зала, караулящего Барбариску, дабы тот придержал ценный груз до момента вынесения окончательного решения об отставке Барбароссы. Сюмбюль оставляет ценное письмецо при себе до утра.
Називин рассказывает калфе о пережитом ею сегодня ужасе, когда Хюррем в клювокрылой короне беседовала с ней о необходимости держаться подальше от Фатьмы, что ж делать, уедет благодетельница и каюк, блестящие карьерные перспективы накроются медным тазом. Не ссы, свадьба переносится, так что Фатьма самолично успеет принять роды, — успокоила ее калфа. Вошедшая гинекологиня напоминает Називин о необходимости регулярного принятия лекарства, стоящего на ее туалетном столике.
Обдумав соблазнительное предложение, Нурбану сообщает пришедшему объявить «Нурбану, с вещами на выход!» Газанферу, что Венеция – это не есть предел ее мечтаний, потому как там ее никто не ждет, хоть она и аристократка по крови, на самом деле – типичный европейский бастард, то бишь, внебрачное дитя богатых родителей. Ну бывает, че, это у султанов только куча детей от разных матерей, и все законные, да ты очнись, аристократка ты недоделанная, получишь свободу, СВОБОДУ, — пытается вразумить ее Газанфер, — да еще и с деньгами вернешься. Нет, не поеду и баста, не оставлю моего рыженького, на-ка, возьми платочек, который я обмусолила да подкинь к нему в постель, чтоб не расслаблялся, да помнил, как пахнет его будущая жена, — дала задание Нурбану.
Тем временем Селим выпроваживает из своей постели уютно расположившуюся там Блонди. Поскольку дама особым умом не блещет, то высказывает ему, что причиной неконтакта между ними является Нурбану, находящаяся в зиндане. А-а, точно, есть такая, — вспомнил Селим и окончательно выпихнул недалекую барышню за дверь.
Выслушивая безэмоциональный отчет Хюррем о посещении ею могилы Мехмета, Сулейман рассказывает, что видел во сне спящего на его троне новорожденного Мехмета в ту ночь, когда он родился, исходя из чего сделал вывод, что данный младенец займет его место, когда придет время. Поскольку эта Хюррем в первом сезоне не участвовала, ей и невдомек, что в ту достопамятную ночь Мехметов папаня совсем не спал, а со свойственным ему усердием работал у детопроизводительного станка, оттачивая мастерство на подруге Хюррем, Марии, но легенда красива, спору нет. И вот, оказывается, сон-то был истолкован неверно, — сокрушается Сулейман, — и вот теперь еще один ребенок на подходе, в таком-то престарелом возрасте, ой, я так рад, так рад, а ты, милая, чего так дрыгаешься, неужели тебя не радует мое новое отцовство? Не-не, рада очень, просто вспомнила, что тесто замесила, пора пирожки печь, ты уж посиди, старый, попредавайся блудливым воспоминаниям, а я побегу, — спохватилась Хюррем и побежала, сверкая пятками, спасать беременную любовницу мужа от своих же приказов.
Пронесясь по гарему так же незаметно, как трактор «Беларусь» по городскому тротуару, Хюррем велит Фахрие пойти спасти Називин, которую несколькими часами ранее сама же и приговорила. Логично, че. Ой, да она давно выпила подсунутую отраву да спать легла, — отнекивается Фахрие, — чего бегать туда-сюда, жиры растрясать. Я сказала, бегом! – стараясь быть незаметной для окружающих, заорала Хюррем. Напуганная больше нелогичностью ее приказов, нежели повышенным на пару октав голосом, Фахрие рванула по указанному адресу и в самый последний момент вырвала зелье практически изо рта Називин, объяснив не вовремя зашедшей Афифе, что лекарство просрочено, понос может прихватить. Но Афифе не первый век живет, повидала многое, а посему грозит влить просрочку в горло самой Фахрие, если та еще хоть раз переступит порог називиновой комнатки.
Сюмбюль приходит к торговке, пославшей ему весточку, и становится объектом ее крайне настойчивых сексуальных домогательств. Зажав его в свои мощные объятия, и размышляя, с какой же стороны все-таки будет лучше к нему подступить, торговка подвергает Сюмбюля неизведанным им дотоле поцелуям.
Поутру, кое-как отодрав голову от подушки, чтобы пойти на работу, как и положено наследному принцу крупнейшей мировой державы, Селим обнаруживает в своей постели красный платочек Нурбану, при помощи которого она проделывала с ним кое-какие шалости. Тем временем калфа, принеся узнице завтрак, обнаруживает ее без сознания.
Проснувшись в постели с Сюмбюлем (как садовод-любитель, в курсе, что если центральная ветвь серьезно повреждена, функцию замещения ее могут взять на себя второстепенные боковые отростки, и как говаривал Людовик 15-й, «Мужчина остается мужчиной, пока у него есть хоть один палец»), торговка, оказавшаяся первостатейной Матой-Харей, обшмонала все карманы спящего Сюмбюля, как завзятая клофелинщица, и нашла-таки тайное письмецо. Узнав информацию, шпионка юркнула обратно в постель, где уже ворочался просыпающийся Сюмбюль. Вспомнив, что у него есть неотложные дела, Сюмбюль подскочил как ужаленный и начал спешно одеваться, отказавшись от предложения пожарить ему яичницу. Предложить яичницу евнуху может только тролль высокого уровня. Браво.
Хюррем знакомится с Соколлу, которого рекомендовал ей Рустем, и поскольку он выказывает желание служить ей верой и правдой не корысти ради, а токмо ради похвалы ея, дает ему задание убрать с их дороги шейхуля, а сделать это можно либо проводив почтенного старца на тот свет, либо доведя его до увольнения по собственному желанию, причем, хоть первый вариант и надежнее, второй – все же более предпочтительней. Соколлу обещает покопаться в грязном белье и вытащить на свет неприглядные тайны шейхуля, ибо скелеты в шкафу есть абсолютно у всех.
Правы оказались рыночные сплетники, утверждавшие, что у Селима преобладают русские корни, потому как забить на работу и отправиться по личные делам в рабочее время может только русский с присущим ему пофигизмом. Оставив в стороне Диванные посиделки, Селим спешит к Нурбану в карцер и обнаруживает, что разговор по душам не состоится, потому как собеседница находится в бессознательном состоянии. Сгребая в охапку потерпевшую и крича «Позвоните кто-нибудь в неотложку!», Селим уносит спящую царевну из темницы.
Проводив Сюмбюля за порог, Мата-Харя встречается на рынке с Явузом, одетым в гражданское, и показав на спешащего Сюмбюля, поясняет, что в кармане у него лежит письмецо-план действий для гонца, который будет послан прямо в тыл врага, держащего в плену ценную заложницу.
Тем временем Соколлу приступает к активным действиям и для начала наведывается в Диванный Архив. Типичный библиотекарь-архивариус, которому в тягость любой посетитель, предупреждает, что документов тут завались, а ему уже не терпится повесить табличку «Ушла на обед, буду, когда вернусь». Да ты иди-иди, я тут поживу несколько дней, — успокоил его Соколлу.
Очнувшись в селимовой постели, Нурбану удивлена. Ломая традиции (все у этого рыжего не как у людей), будущий папа сообщает будущей маме о будущем ребенке. Нурбану торжествует, поймала-таки звезду.Сверкая лысиной, Атмаджа продолжает идти по следу похитителей пиратского сокровища, нюхая траву и облизывая камушки.
Вернувшись с обеденного перерыва через несколько дней, архивариус поражен: Соколлу все еще роется в документах. Ну кто ищет, тот всегда найдет, а посему Османский Ассанж, собрав несколько файлов в одну папку, приходит к потрясающему своей нужностью выводу, который и спешит донести до Хюррем. Хюррем довольна, пришло время указать шейхулю, в каком направлении ему пойти.
Не стерпев грубого обращения, заключающегося в намерении накормить оголодавшую пленницу, Барбариска начинает истерить, требуя внимания от предводителя отряда похитителей. Самая лучшая баба – это молчаливая баба, решает Зал, поясняя даме при помощи кулака, что любит тишину. Пришедший гонец Сюмбюля, за которым следит Явуз и столкнувшийся с ним в лесу Атмаджа, прерывает акт жестокого обращения с пиратской пленницей.
Хюррем благодарит шейхуля, что удостоил ее своим посещением. Чем могу помочь, — тоном завзятого продавца-консультанта поинтересовался тот. Так, пустячок, уйти на пенсию, — пожелала собеседница, предъявив выпавшему в осадок от такой милой просьбы шейхулю компромат, заключающийся в том, что его духовное лицо продвигало своих учеников на важные должности. Вай-вай, какое жуткое преступление. Видимо, в то время оказывать протекцию был позволено только избранным, а шейхуль в число таких избранных не входил. Уходя в отставку по собственной воле, шейхуль сумел бы не потерять уважение к собственной персоне, на что и надавила Хюррем.
Выступив на арену в качестве местного лоховатого мужичка, заблудившегося в лесу, Явуз рассеивает внимание похитителей, чем пользуются выскочившие из-за кустов спасатели во главе с Мустафой. Пока благородные спасатели разделываются с негодяями в лучших традициях индийских боевиков, Зал пытается оттащить ценный груз подальше в сторону. Поскольку пленница оказалась просто неподъемной ношей, похититель был вынужден бросить эту тяжесть и бежать подальше. Увидев отброшенную в сторону Барбариску, Мустафа кинулся к ней и, с трудом подняв на ноги нехрупкую девушку, прижал ее к себе.
Возмущенный наглостью предложения, от которого нельзя отказаться, шейхуль сообщает Мистеру Х, что русская ведьма добралась и до его корзины с грязным бельем и внаглую требует положить на стол заявление по собственному желанию. Ну все, довели бабу, со всех сторон прижала, — решил Мистер Х. – Что ж поделать, «если женщина чего-то хочет, надо ей это непременно дать, иначе она возьмет сама» ©, а мы продолжим шифроваться до тех пор, пока наша единственная надежда Мустафа, наш компас земной, не займет нужное нам всем место.
Разбив палаточный лагерь, Мустафа, спровадив Барбариску отдыхать, интересуется у Чипа и Дейла, всегда спешащих на помощь, кто же они на самом деле. Ой, это секрет, кокетничает Атмаджа, но вы не беспокойтесь, главное, что мы – ваши ангелы-хранители. Не добившись конкретного ответа, Мустафа уходит в палатку к Барбариске, где в результате непродолжительных объяснений и обоюдных признаний друг другу в чувствах, случается проникновенный носоглоточный поцелуй.
Придя в Диванный офис, шейхуль заявляет Сулейману, что подумал и решил покинуть свой пост, потому как покойный Пири (предшественник Ибрахима на должности ВАзама) вбил ему в голову, что от власти надо отказываться вовремя, а Пири плохого не посоветовал бы, ведь он был последним Великим ВАзамом. Вот так, опустив Великага Ибрахима и его преемников, шейхуль, не останавливаясь на достигнутом эффекте, кинул камень и в самого Сулеймана, заявив ему, что каждому бы дать силы воли отказаться от власти, как бы намекнув, покайся, грешник, нутро твое смердящее, отдай нагретое собственной задницей теплое кресло твоему единственно достойному преемнику, изо всей силы дышащему тебе в затылок. Придя в себя от такого охереоза, Сулейман удовлетворяет желание шейхуля и отставку принимает, что не ускользает от внимания Хюррем, мониторящей ситуацию у подземной звукоотводной трубки, передающей каждый пук из заветного кабинета.
Уволив одного, Сулейман вспомнил про второго и поинтересовался, как там Барбаросса, прошел медкомиссию или нет? Услышав, что у больного постельный режим, Сулейман велит отправить вызов Рустему, пусть возвращается на место, а освобожденное шейхулем место отныне займет Эбу-Сууд.
Разделавшись с государственными делами, Сулейман быстро-быстро вернулся к себе, однако там его уже ожидала опередившая его и нисколько при этом не запыхавшаяся Хюррем. Видимо, наряду со средствами прослушивания, Османия тайно освоила еще и лифтостроение. Узнав от Сулеймана то, что уже узнала, Хюррем предложила навестить Барбароссу, дабы поднять его упавший боевой дух.
Отправив Сулеймана по нужному ей маршруту, Хюррем расточает похвалы отличной работе Соколлу, получившему и передавшему ей сведения о том, что Мустафа инкогнито прибыл в Стамбул. И поскольку Мустафа вступает на кривую дорожку по собственной воле, Хюррем остается лишь поддерживать высокую температуру котла, в котором когда-то его и сварят.
Придя навестить занедужившего пирата, Сулейман видит чудную картину, открывшуюся его взору: помимо больного Барбароссы, в комнате присутствуют и Мустафа, место которого далеко в Амасье, и Главнычар, место которого недалеко в казармах. Хомячки попали в банку…Автор: Татьяна Родионова /Cherry/ <br/>
http://turkcinema.tv/serial-velikolepni … novoy.html