Проводя в своем будуаре при помощи очередной мадам Ленорман гадательный сеанс с поджиганием клочка волос, выдернутых из собственного парика, Хюррем различает в дымовой иллюзии трон с парящим над ним младенцем без отличительных половых признаков. Родившаяся и воспитанная в семье церковного служителя, а ныне (по задумке неких темных сил) уверившая в оккультизм Хюррем требует интерпретации увиденного у ясновидящей шаромыжки. Иллюзионистка со следами ежедневного погружения в алкогольную нирвану на физиономии и с интонацией привокзальной пьянчужки, выпрашивающей грошик на утренний опохмел, поясняет, что родится пасаншик, который приберет к рукам и антикварную сулейманову тронную лавку и вообще все имущество Османидов. Хюррем в шоке, 6 серий назад другая представительница шарлатаньего племени нарисовала совсем иную картину будущего наследования османской собственности, вы уж, тетки, хоть бы сговорились за периметром, дабы не вводить клиентку в заблуждение относительно ее будущего. В ярости от услышанного Хюррем выгоняет гадалку, не справившуюся с задачей говорить клиенту то, что он желает услышать. Оно и верно, ибо увидеть чумовые картинки под воздействием чудо-травок может всякий, а вот грамотно интерпретировать увиденное дано не каждому.
Поскольку прошлосерийный сон с летящими на него петардами, запущенными Мустафой, Сулеймана так и не отпустил, он велит позвать к нему Мустафу.
Фатьма не прекращает осчастливливать своим вниманием расбухшую в турбо-режиме Називин (видимо, в состав ежедневного перинатального лекарства входят экспресс-дрожжи), развлекая не изуродованную интеллектом беременяшку байками о колдовской сущности Хюррем, сумевшей продержаться столько лет на вершине гаремного Олимпа исключительно благодаря лягушачьим экскриментам, сваренным в безлунную ночь в слюне молодой ящерицы, пойманной у пятого камня за шестым кустом у тринадцатой тропинки Главного Топкапинского сада. А как же иначе объяснить ее высокое не ушатанное никем дотоле положение? Ведьма, — заключает Фатьма, с детской непосредственностью удивляясь, чего это Називин пучит от страха, это ж так весело – напугать беременную, еще бы из-за угла резко выскочила в простыне, пальнув из рогатки по лампочкам над головой беременной, глядишь, и глобальная проблема Хюррем мгновенно рассосалась бы сама по себе естественным образом.
Фахрие уверяет Хюррем, что словам гадалки верить не стоит, мало ли чего увидела в кумаре синюшного вида предсказательница. Так-то оно так, только надо бы подстелить соломку заранее, поди узнай у акушерки ПДР (предполагаемая дата родов), чтоб уж наверняка, — велит Хюррем. Свой человек у сулеймановых дверей сообщает ей, что Мустафа вызван на ковер. Так-с, — потирает в ожидании летящих во все стороны перьев ручонки Хюррем, — попкорну мне да побольше.
Уложенный последними событиями в постель Барбаросса переживает за Мустафу, получит пасаншик от папки ремня за самоволку. Барбариска убивается, возлагая вину на себя, неразумную, умного папку своего не послушавшуюся. Прорвемся, — успокаивает ее папенька, — не впервой.
Представ в очередной раз за очередной косяк перед Сулейманом, в очередной раз указывающим, что пора бы, наконец, уяснить правила поведения, чай, не сопливый пацан уже, Мустафа пытается оправдать свою самоволку тем, что был вынужден покинуть отведенный ему уголок не корысти ради, а токмо во имя спасения посланной ему погостить Барбароссиной дочи от негодяев, посмевших умыкнуть сей бриллиант, ну а коль уж киднепперы дотащили свою добычу практически до самой столицы, то победив их и вызволив похищенное пиратское чадо, Мустафа ну просто обязан был проводить барышню до столицы, вручив ее ейному папеньке лично. А чего эта дева вообще у тебя забыла? — зрит в корень ситуации Сулейман. Ну так девушка она опытная, в Египте потусить успевшая, а посему без ее советов в государственном управлении мне ну никак не обойтись, — пояснил Мустафа, — В общем, нечего шастать в гости без предупреждения, папА, и интерпретировать абсолютно невинные совместные посиделки высших государственных деятелей, исходя из собственной мании преследования.
Оставив отца чесать лысину над представленной ему объяснительной, Мустафа, столкнувшись с поджидавшим его Джихангиром, увел его к Михримах, в сарае которой встал на постой. Хорошо, когда в столице, неважно какой, есть куча родственников.
В наступившем затишье перед бурей Главнычар, которому ну никак не сидится в отведенном ему офисе, паникует у постели Барбароссы, «Шеф! Усё пропало, усё пропало, шо делать?» ©, Вас снимают, шехзаду обвиняют, еще и шейхуль добровольно-принудительно сдал свой поролоновый тюрбан, а вместо него пришел ушлый старичок Эбу-сууд, который с Рустемом на одной волне, да и его, Главнычара, явно за ушко не потреплют. Ой, не знаю, не знаю, — вздохнул Барбаросса, подумав, и чего ему не сиделось в водной стихии, выполз из морских глубин на землю, Ихтиандр, тут и пропадет.
Селим велит распространить пресс-релиз о своем скором отцовстве во всех социальных сетях Османии, да чего уж мелочиться, Вселенной, чтоб простой народ, которому всегда есть дело до половой жизни сильных мира сего, забыв о своей жизни, смачно обсуждал вопросы воспроизводства царской семьи под хруст шашлыков из баранины, пущенной под нож во имя продолжения рода правящей династии.
Пока Нурбану утирала радостные слезы, являющиеся следствием ее нынешнего гормонального дисбаланса, Блонди захлебывалась желчью от того, что ее собственные долгие постельные труды прошли вхолостую, и бонусы получает теперь залетная во всех смыслах венецианка. Высказав калфе, что они прогнулись под итальянку, Блонди получает ответный аргумент, подразумевающий что, стоит почаще смотреть в зеркало. Видимо, в программу обучения гаремных учениц курс логики не входит. Что за шум, а драки нет? – поинтересовалась вошедшая в разгар обмена аргументами Нурбану, — почему меня не целуют все в пятую точку, как будущую султаншу, незалетные вы мои? Калфа призывает удачливую революционерку малость успокоиться и начать завоевывать симпатии своих будущих подданных, а не смотреть на каждую как на свежевываленное дерьмо. «А подать мне бумагу и чернил! Песнь слагать буду» © — распорядилась Нурбану, решая послать подробный отчет о не наступивших в срок регулах будущей свекрови, пусть порадуется.
Михримах выражает озабоченность проблемой Мустафы, прикатившим в столицу без приглашения, как будто провинциальным родственникам требуется его спрашивать, наивная. Джихангир обещает вступиться за старшего брата, как же без этого. Приехавшая с визитом Фатьма, которой не терпелось навестить замужнюю племянницу, с хвостиком по имени Хуриджихан разбавляет унылую атмосферу своим фирменным оскалом. Мустафа интересуется, а верно ли, что в семье еще на одного скрипача станет больше, раз дочь покойного Ибрахима будет учить сына Хюррем пиликать на сем священном инструменте? Какая изощренная мстя сверху, Хюррем непременно загнется в конвульсиях от сего экивока. Джихангир смущен, ой, да ну, какая скрипка, это ж только предлог, недоразвитые вы мои.
Сулейман вызывает Соколлу, официально находящегося, прежде всего, на его службе, и, выдав ему пропуск в архив, в который Соколлу уже протоптал дорожку, велит поднять личные дела янычаров и резюмированные данные подать ему на стол. Но только тсссс, никому. Сделаем, — кивнул Соколлу, первым же делом при выходе посылая интересующегося его визитом к СамомУ агента Хюррем подальше.
Видя, что Михримах не рвет панически на себе волосы от сгустившихся над Мустафой грозовых туч, а отделывается шаблонной фразой о том, что «жираф большой, ему видней» ©, подчеркивая неоспоримость правильности сулеймановых решений, Фатьма высказывается, что племяшка не была бы так прибалтийски-спокойна, если б речь в таком ключе шла о Баязиде. Вот только не надо обвинять меня в дискриминации по кровно-родственному признаку, — отмахнулась Михримах, — Мустафу люблю, брат все же, а вот окружающие его особы дамского полу в моем личном черном списке по причине воинственных действий против моей мамА, ну о какой дружбе может идти речь, ты в своем уме-то, тетушка? И меня в этот список вписала? – поразилась Фатьма, – дак я ж не такая, я другая, не зря сбежала отсель, как савраска без узды, эх, и потусила я в молодости, чего и тебе желаю, успевай любиться во все тяжкие, чтоб было чего вспомнить в беззубой старости, покуролесь, как я, всю жизнь «по морям, по волнам, нынче здесь, завтра там» © проведшая. Вот это да, Вы ж невеста, свадьба на носу, а такие аморальные вещи несете, — слегка так шокировалась Михримах. Ну, кто знает, кто знает, — загадочно улыбнулась тетя Фатя.
Послав в свое время любимой мачехе живого скорпиона в подарок, Мустафа получает обратно его забальзамированный труп, лишний раз подчеркивающий ее невероятную жестокость, и сопроводительный документ, намекающий, что совсем скоро на месте этого представителя членистоногих из класса паукообразных окажется его членистоногий хозяин, ноги которого, подчинившись органу выше, и привели его к такому незавидному положению. А ведь права, стерва, — согласился Мустафа, — головой бы думал, так и не влип бы, но что ж поделать, я ж благородный, а посему просто обязан спасать девушек из драконьих лап.
Изучив полученную для Баязида почту, цензура в виде его наставника решила не пропускать письмо Хуриджихан, сочтя его аморальным, слишком уж разошлась в выражениях юная дева, сбивающая его психически-нестабильного подопечного с пути истинного. А адресат тем временем решается настрочить донос на рыжего братца, в очередной раз выигравшего очередной сет в их пожизненном теннисном матче, пусть батя-судья узнает о проделках соперника. Сказано – сделано, смачно описав манисские похождения рыжего соперника и скромно упомянув о своем личном расследовании их на месте событий (а чего терять, ну переведут из Мухосранска в Муходрищенск, подумаешь, разницы-то никакой), Баязид повелел доставить сей рапорт Сулейману как можно скорее. Придерживаясь принципа «согласись и сделай по-своему», наставник, которому-то найдется, что потерять, включив функцию «Анти-спам», бросает оба письма в камин.
Не дождавшись ответа на свое томное послание, Хуриджихан в печали, что заставляет ее тетку возмущенно цокать, никакой веселухи вокруг, одна тоскливая плесень.
Подготовив нужный отчет, Соколлу приходит к Сулейману, удивляя его скоростью исполнения, откуда ж ему знать, что исполнитель уже знаком с архивными документами лучше, чем сам архивариус. Помимо запрашиваемых сведений об янычарах, Соколлу, проявив инициативу и рвение, предоставляет еще и список кандидатов на топкапскую службу, заставляя Сулеймана пристально вглядеться в фэйс инициатора. Далеко пойдет, шельмец такой, — подумал Сулейман.
Хюррем с интонацией укорененной «понаехавшей» столичной жительницы выказывает недовольство гостеприимством Михримах, пустившей на постой амасьского родственника, мало, что ли, в столице мотелей, обязательно надо про родню вспомнить, а ведь он далеко не белый и пушистый, братец твой, думаешь, без его санкции кто-то осмелился бы покушаться на меня, мать твою? Ой, да ладно, мамо, никто из нас розами не испражняется, все мы грешны, — включила режим «Нахипох» Михримах. Да встряхни уже извилинами, — звереет Хюррем, — братец твой вовсю шушукается с армейским генералитетом всех родов войск, планируя папашу твоего, слюни при виде каждой свежей телки пускающего, ушатать, коли б я не вмешалась.
Мустафа прогуливается по саду с Матракчи, уговаривая его не бросать Хункярыма плохим людишкам на растерзание. Не, пока есть такие плохиши, как Рустем, я в сарай не ходок, — отнекивается Насух, — лучше книжки почитаю, страницами побулькаю, а Вы, не в обиду будь сказано, просто лох, сами же и суете свою шехзадатую шею в шелковую петлю, показываясь в компании адмирала и генерала, любой, даже не такой параноик, как Ваш папенька, подумал бы, что это заговор. Это форма протеста такая, — успокоил его Мустафа, — против Хюррем и Рустема, просто убойный принцип «Назло бабушке себе уши отморожу».
Присланный конвой приглашает Мустафу проследовать к Сулейману на оглашение вердикта.
Тем временем, пока Мистер Х (расшифровать на свое усмотрение) высказывал Атмадже, что из-за какой-то бабы ситуация возникла аховая, что ж так плохо шустрил по кустам, а не разогнал эту парочку вовремя, Сулейман напоминал Мустафе простые истины, заключающиеся в том, что неуважение к назначенному им ВАзаму означает неуважение к самому Сулейману, а посему, несмотря на прежние заслуги, Главнычар будет наказан руками самого Мустафы.
Дыша свежим воздухом, Нурбану просит Газанфера, как коменданта всей женской общаги, выделить, наконец, ей отдельные апартаменты, потому как всерьез опасается диверсии со стороны белокурой соседки. Ой, да ну, не эта, так другая, от каждой не изолируешь, — философски рассуждает комендант, как дежурный полицейский по принципу «нет тела – нет дела, убьют – тогда приходи», — смотри-ка лучше под ноги, взбираясь на Олимп, а там тебе и элитная жилплощадь, и прочие блага, пока недоступные.
Отмахнувшись от назойливой венецианки, Газанфер возвращается в сарай и получает указание от Селима, знающего натуру своего неугомонного братца, включить состояние полной боевой готовности, а не добившаяся желаемого Нурбану, проходя мимо кустов, обнаруживает невесть как туда забредшего пёсика.
Находясь в шоке от садистской изобретательности своего папани, Мустафа приходит в янычарские казармы, и, пройдя через привычно идолопоклонный строй янычар, сообщает Главнычару, что его песенка спета. Вот блииин, — расстроился Главнычар, — только мы так славно разгулялись, как уже просят покинуть помещение, ну да ладно, много нас, насекомых, хоть всех передави, а Вы такой один, мессия Вы наш, пойдемте, коли так.
Потрясенный приговором Джихангир доносит весть до ушей матери и сестры. Вау, — с интонацией Миссис Клинтон, узнавшей о смерти ливийского оппозиционера, воскликнула Хюррем, – так их, мерзавцев, заслужили!
На приватной встрече Соколлу уверяет Хюррем, что лучшего наказания для своевольного отпрыска, чем собственными руками задушить своего любимого питомца, и не придумать, а Хункярым-то наш тот еще маньячило, если уж после этого янычары не повернутся к Мустафе пятой точкой, то я уж и не знаю… Казнь скоро, надо успеть попкорну нажарить, — ликует Хюррем, — полюбоваться на страдальческое лицо пасынка.
Господа, да вы все там больные, ну и семейка, прости Господи.
Пока мужской люд, включая самого приговоренного, подтягивался к месту казни, Хюррем с Михримах, запасясь семечками, обозревали сцену с зарешеченной VIP-ложи. На сомнения Михримах по поводу целесообразности казни таким способом, могущей вызвать совсем не тот эффект, который ожидается, Хюррем уверила, что шоковая терапия чрезвычайно эффективна, и чрезмерно любящие друг друга янычары и Мустафа, наконец, начнут соблюдать необходимую дистанцию.
Заняв место в первом ряду, Сулейман велит Мустафе начинать воспитательно-показательное представление. А может, не надо? — глазами намекает Мустафа. Надо, сына, надо, иначе ну никак, по-хорошему же ты не понимаешь, — взглядом же отвечает Сулейман. Вот и пообщались, че. Мустафа дает отмашку палачу, и пока тот поднимает орудие труда для размаху, Главнычар успевает перед смертью присягнуть на верность Мустафе, повергая присутствующих в шок. Вот и пойми, то ли верность показал, то ли изощренно отомстил благодетелю. Получив желаемую порцию крови на завтрак, Сулейман покидает место действия. Потрясенный сделанным Мустафа глядит за решетку VIP-ложи, за которой укрылась торжествующая вражина.
Успевшая к финальной сцене Фатьма высказывает мнение, что казненный пострадал из-за Рустема, возмущая своими репликами присутствующую Михримах. Не, ну а что, я не права? – удивлена скорбящая лицом Хохотулина, — твоего ж муженька никто, включая тебя саму, не любит, одна вон Хюррем, мать твоя. Вогнав маму с дочей в столбнячное состояние, Фатьма уходит.
Вот те на, это что такое было, доча? — шокирована Хюррем, — ты что, делишься сокровенным с этой, прости ее Господи, особой? Можно подумать, никто не знает, как я замуж выходила, — огрызнулась Михримах. Можно подумать, как-то по-другому выходят, — подумала Хюррем.
Поздним манисским вечером, пока Нурбану пыталась уговорить Селима прописать ее в его личных апартаментах, ну или, как минимум, обеспечить ее отдельной от Блонди жилплощадью с ванной, ее упомянутая соседка обнаружила в их общей комнате припрятанного пёсика и закатила истерику. Услышав вопли, Нурбану, бросив решение квартирного вопроса на произвол судьбы, кинулась спасать питомца. Поглазеть на зрелище «Блондинка против псинки» собралась вся общага, а пришедшая на вопли калфа, оценив ситуацию, и выслушав мнение Блонди, обиженной тем, что псинка пометила свойственным собакам способом ее постель, объясняет Нурбану, что собака в помещении, где совершаются молитвы – персона нон-грата, а посему ее следует выкинуть отсель. Желая спасти пёсика, Нурбану просит Селима оставить его ей. Ну чего не сделаешь для беременной подруги, это ж не метаться в три часа ночи по городу в поисках экзотического продукта, а нехай остается, найдите там ему подходящий закуток, — решает Селим.
Баязид строчит томное послание Хуриджихан, между делом интересуясь у наставника, почему нет никакой реакции на посланный им донос. Наставник намекает, что Хюррем могла подсуетиться и изъять письмецо. Баязиду такая версия вполне по душе, опять матушка виновата.
Рустем возвращается домой, предвкушая бурное празднование своего возвращения на семейном ложе, однако присутствие тещи ломает все его смачные планы. Вот же ж, принесли черти, — подумал Рустем, — дайте, что ли, с женой поздороваться часок-другой. Но теща, сама половой жизнью обделенная, а потому и другим ее обламывающая, велит Рустему ехать сначала сдавать свое командировочное удостоверение, а уж потом окунаться в семейный быт. Михримах, не выразившая энтузиазма при возвращении мужа из ссылки, отделывается формальной фразой.
В беседке Топкапского сада Джихангир обсуждает с Мустафой проведенную казнь, выражая мнение, что источником янычарских волнений является Рустем, который без Хюррем не взлетел бы на ту вершину, на какой находится. Оп-па, — восхитился Мустафа, — в нашем оппозиционном полку-то прибыло. Тем временем объект их разговора, шествуя в главный кабинет Османии, подошел с ними поздороваться. Вернулся, значит, — просопел Мустафа. Ага, — радостно подтвердил Рустем, — вернулся, пора порядок наводить, а то перевернули все вверх дном в мое отсутствие. Ну, хозяйство-то не бесхозное, законы еще никто не отменял, так что неча тут хозяина изображать, — назидательно пробухтел Мустафа, всем существом своим выражая крайнюю антипатию к собеседнику. Ага, — радостно принял к сведению Рустем, — без Ваших советов жизнь моя сера и беспросветна, адьес, мучачос, оставлю вас, настоящий хозяин с докладом ждет!
Тем временем Хюррем, наблюдая Джихангира в обществе Мустафы, психует, загостился чего-то пасынок, пора и честь знать, а то внесет смуту в умы детей моих, мало мне проблем с папашей их, налево смотрящим, так еще и дети выпрягутся. Кстати, а когда ПДР-то, выяснила? — спросила Хюррем у Фахрие. Дак, пару месяцев еще ждать, а свадьба Фатьмы уж вот-вот, — отрапортовала Фахрие.
Рустем отчитывается о проведенных в командировке месяцах (судя по стремительному набору веса Називин), включая в доклад описание внешнеполитической ситуации, и интересуясь, а что там с кандидатом на место Барбароссы, есть кто на примете? Я еще ничего не решил, — насупил брови Сулейман. Вы бы это, Ваше Хункярымство, поторопились, нельзя тянуть с назначением, открытие купального сезона на носу, а смотрящий за водами Средиземья еще не определен, — заикнулся Рустем.
Решив взять инициативу выпроваживания загостившегося в столице родственника обратно в провинцию в свои руки, Хюррем спускается в сад и, отправив Джихангира к себе, не церемонясь, интересуется у Мустафы датой на его обратном билете домой. Да я не тороплюсь, — разуверил ее Мустафа, — не каждый месяц приезжаю погостить, успокойтесь, любимая мачеха. А как тебе сегодняшнее шоу, ведь на его месте должен был быть ты, — пошла ва-банк Хюррем. Ой, сорри, что разочаровал Вас, — парировал Мустафа. Ну что ты, что ты, ты что ж, папеньку своего не знаешь, главное, запустить ему в душу кровососущего паразита, а тот уж сам справится, вспомни наставника своего, Ибрахима, не будь он к ночи помянут, — поделилась перспективой Хюррем. Вот что, уважаемая, настанет день, и я буду решать, в каком месте «казнить Вас нельзя помиловать» поставить запятую, — пообещал напоследок Мустафа.
Настал великий день бракосочетания. Веселость и беззаботность Фатьмы на собственной свадьбе слегка шокирует Гюльфем и напрягает наблюдающих за невестой со стороны Хюррем и Михримах. Фатьма поясняет Гюльфем, что предпочитает расслабиться, когда ее насилуют, дабы получить хоть какое-то удовольствие, а посему нет смысла грустить, давайте развлекацца, давайте веселицца, танцуют все, асса! Смотри-ка, чего-то задумала Хохотулина, — констатирует Михримах. Пусть только попробует выкинуть чего, мигом ее грязное бельишко вывешу на всеобщий просмотр, — грозится Хюррем.
Тем временем новоиспеченный молодожен благодарит Сулеймана за вновь обретенную, благодаря ему, супружескую жизнь. Когда в дальнюю дорогу? – устав от обилия гостей в своем доме, вопрошает Сулейман. Дак вот пару ночей проведем в Мраморном гостевом доме и к себе, — уверяет Трухляшка.
Соскучившись по пирожкам, Сюмбюль навещает поздним вечерком свою подругу или, страшно сказать, любовницу, однако предаться гастрономическому или, страшно подумать, разврату мешает не вовремя постучавший в окно Явуз. До боли напоминая сцену из гоголевской классики, Османская Солоха прячет Сюмбюля в темный закуток, хорошо хоть, не в мешок, а сама маячит Явузу, чтоб зашел попозже. Кто был, — подозрительно интересуется Сюмбюль. Ой, да арендодатель приходил с предупреждением о выселении за неуплату, а я в долгах, как в шелках, — плачет торговка тканями. Фу ты, это ж разве проблема, — расслабился Сюмбюль, — узбагойся.
Мустафа просит у отца позволения уехать домой, загостился уж чересчур. А езжай, только сначала поприсутствуй на назначении нового Главнычара, ведь солдатня тебя обожает до уссачки, — подколол сына папаша-трололо. Эх, папа, так люблю Вас, гада, что преклони передо мной колени хоть армия самого Анубиса – все ж не поддамся соблазну и в Павлики Морозовы не запишусь, — покачал головой Мустафа. Так пора уж вырасти из ползунков и быть разборчивей при выборе контактов, например, если продолжишь играть в одной песочнице с этой пиратской девой, то и общественное мнение быстро запишет ейного папку в твои поклонники, или, того хуже, в деловые партнеры, думай головой, и ничем более, — вразумил непонятливого отпрыска Сулейман.
Поздним вечерком в манисской беседке Селим наблюдает, как Нурбану предается своей астрологической страсти, выуживая в расположении звезд ответы на свои насущные вопросы. Ну, и чего говорят? — поинтересовался Селим, как каждый второй мужик, в астрологию не верящий, но гороскопы почитывающий. Говорят, что сына рожу, никуда не денесся, влюбисся и женисся, — успокоила его Нурбану, — и взлетим мы с тобой, аки птицы, на самый небосвод, потому как повезло тебе, рыжебородый, что такая звезда, как я, снизошла до тебя, цени это.
Мустафа приходит на корабль попрощаться с Барбариской, успокаивая ее терзающую из-за своего вклада в случившуюся катавасию совесть тем, что иногда стоит получить по кумполу, чтоб осознать, что жизнь прекрасна, и все это благодаря ей, вытащившей его из той скорлупы, где он находился долгие годы. Вот так, одной репликой списав в архив все свои предыдущие великие любови, Мустафа зовет Барбариску с собой на край света, то бишь, в Амасью. Услышав сладкие речи, Барбарискино сердце забилось в экстазе, но мозг напомнил девушке о суровой реальности, в которой нет места осуществлению ее заветных желаний, а посему она, подключив язык к мозгу, заявила хозяину своего сердца, что не может ставить свои чувства выше чувств тех тысяч граждан, связывающих свое светлое будущее с именем Мустафы.
Поскольку наличие кустов на палубе не предусмотрено, Атмаджа притаился среди корабельной оснастки и, дождавшись ухода шокированного отказом Мустафы, погрозил деве пальцем, чтоб прекратила уже эти попытки развалить Османию, сводя ее единственную надежду с пути истинного. Узбагойся, хэппи-енда для меня не будет, расстались мы навечно, знать, не судьба, — прорыдала дева. Судьба, не судьба, а как сценарист-укурыш решит, так тому и быть, — подумал Атмаджа, припомнив вымышленность и неисторичность своего существования.
С нетерпением дождавшись окончания свадебного банкета, новобрачный добирается, наконец, до спальни, где его уже поджидает новобрачная Фатьма в неглиже. Потянувшись к объекту своего вожделения, дряхлый молодожен получает от нее предложение, от которого невозможно отказаться – пожрать. Видимо, уходя, Шекер забрал топкапскую кухню с собой, коли, придя со свадебного банкета, новобрачный набросился на жратву, как турист на «all inclusive». Забив голодную пасть муженька высококалорийными продуктами и влив туда же загадочную субстанцию, Фатьма, скромно посасывая виноградинку, приготовилась ждать, когда же печень ее благоверного сделает ее вдовой.
Мучающейся от утреннего токсикоза Нурбану калфа советует следить за питанием и прекратить ночные буги-вуги с Селимом, однако натыкается на категоричный отказ уступить Селимово хозяйство для пользования другими наложницами. Собравшуюся потискать заспавшегося пёсика Нурбану ждет неприятный сюрприз.
Дождавшись утра и собравшись с духом, Фатьма поднимает шум из-за того, что ее муженек не подает признаков жизни. Собравшаяся у супружеского ложа челядь констатирует смерть молодожена. О горе мне, о горе, — с интонацией самки богомола, славящейся особой специфичностью поведения во время брачных игрищ, вздыхает Фатьма.
Посмотреть, как Нурбану убивается из-за смерти пёсика, собралась вся общага, жадная до зрелищ. Блонди троллит Нурбану, предлагая устроить поминки в честь ее великой утраты и не догадываясь, что троллить гормонально-, а отсюда — эмоционально-нестабильную соперницу чревато, как минимум, потерей скальпа. Калфа разнимает конкуренток в борьбе за селимово фаберже, однако белокурая живодерка успевает шепнуть Нурбану, что ее ждет та же псиная участь.
В качестве десерта к завтраку Хюррем Сюмбюль приносит ей горячую весточку: муж Фатьмы скончался на брачном ложе, обожравшись на ночь. Видимо, гормональный фон на фоне климакса все еще нестабилен, потому как Хюррем воспринимает похоронную весть как анекдот, истерично ржа над шалуньей Фатьмой, получившей-таки желаемое не мытьем, так катаньем, укатав своего трухлявого муженька.
В качестве утешения, предложенного по вкусу ей Селимом, Нурбану желает отдельные апартаменты и выставленную пенделем за ворота Блонди. Апартаменты бери, а Блонди не трожь, «такая корова нужна самому» ©, — решил Селим.
Фатьма в трауре принимает соболезнования, и, пользуясь скорбным моментом, получает от Сулеймана постоянный вид на жительство в Топкапинске. Стиснув зубы, Хюррем, утешая, обнимает ее, стараясь ненароком не придушить от переполняемых чувств страдалицу-вдову, остающуюся в ее доме на неопределённый срок. Гюльфем собачьим чутьем понимает, что чего-то тут нечисто, но определить причинно-следственную связь ее мозговым клеткам явно не по силам.
Вернувшийся на свой рабочий Диван, Рустем хвалит Соколлу за то, что тот свалил шейхуля без шуму и пыли, способный сукин сын. Ой, да ничего сложного, как два пальца оросить, — кокетничает Соколлу. Начав Диванное сборище, Сулейман представляет нового Главнычара, наставляя его не разбрасываться своей преданностью налево-направо, как предыдущий казненный, давая понять присутствующему Мустафе, что отныне его и янычарские горшки должны стоять врозь.
Фатьма поселяет в своей комнате Назенин, радующуюся, что ее бандерша не оставит ее без «крыши», и не в силах оставить своднические замашки, науськивает Хуриджихан использовать Джихангира, чтобы добраться до Баязида, для начала совершив визит в Баязидов Мухосранск (или Муходрищенск?) Да какая разница.
Мустафу, все еще никак не покинувшего столицу, посещает один из янычаров и, описав вкратце неспокойную обстановку в казармах по поводу назначения нового начальника путем замены на казненного старого, предлагает только мигнуть, чтоб начать насильственный процесс замены старого царя на нового, потому как усё готово, «кони стоят пьяные, хлопцы запряженные» ©. Шокированный таким чудовищным в своей простоте решением всех его проблем Мустафа от избытка чувств дает гонцу рукоприкладственный ответ по морде, эмоционально поясняя, что он не Павлик Морозов и против папани не пойдет, лучше умереть, чем подсидеть Хункярыма, ПОНЯТНО????!!!
Да чего ж непонятного, — придя в сознание от выплеснутых на его уши децибелов, подумал янычарский гонец и побежал с докладом к Сулейману, пославшему его к Мустафе с проверкой на вшивость. Выслушав о том, что проверяемый, придя в состояние аффекта, чуть не задушил проверяющего, а значит, тест на преданность прошел, Сулейман повел бровями, видимо, остался удовлетворен.
Хюррем, выспрашивая Рустема о свеженазначенном Главнычаре, потому как о нем особо ничего не известно, велит подыскать лояльную кандидатуру на место Барбароссы, которого вот-вот напнут на пенсию, и учитывая, что ключевые посты в государстве вышли из-под контроля вражеской стороны, можно считать, что жизнь прекрасна.
Воспользовавшись наставлениями опытной в шашнях тетушки Фати, Хуриджихан давит Джихангиру на больную мозоль, рассказывая о том, как хорошо там, где нас нет, и запертым в дворцовой клетке пташкам для новизны ощущений не хватает полета по новым местам. Загоревшийся перспективой выбраться на волю, да еще и со своей тайной любовью, Джихангир просит позволения у матери прогуляться до Баязида, ну а оттуда, может, и до Селима, в общем, хочется расправить крылышки и вырваться из затхлой атмосферы Топкапинской клетки. Однако Хюррем не проникается его состоянием, и, по сути, отмахивается от него, перекладывая свое позволение на плечи Сулеймана. Джихангир, чувствительный к мелочам, как все люди в его положении, считая, что матери до него, больного, нет дела, потому как она занята поступившей из Манисы почтой о другом, здоровом, обиженно покидает ее комнату.
Навестив свою даму сердца, Сюмбюль развеивает ее печаль ключами от ее нового, подаренного им ей, дома. Дама, обделенная подарками с детства, растрогана таким щедрым жестом. Да пустяки, лишь бы ты улыбалась, — успокаивает ее Сюмбюль, почувствовавший себя, наконец, настоящим (не в плане сугубо физиологии) мужиком.
Тем временем, Михримах, томящаяся в бане, от нечего делать вспоминает наставления тетушки Фатьмы, советующей любиться во все тяжкие, пока еще морде не требуется ботокс. Удачно зашедший попариться Рустем, получивший по возвращении замороженный фаст-фуд вместо ожидаемых горяченьких пирожков, съехидничал, что ей не пришлось краснеть перед соседками, раз он вернулся домой со щитом, а не на щите. Решив, что для поддержки тонуса и собственный муж пригодится, Михримах удерживает вознамерившегося смыться супруга предложением похлестать его веничком, пошоркать вехоточкой, окатить его из ковшичка, чем несказанно удивляет Рустема.
Хюррем, получив весточку от Нурбану о том, что у них с Селимом ожидается прибавление в семействе, счастлива, что удачно поставила на венецианскую лошадку, и велит Фахрие распространить сию беременную сенсацию во все свободные уши, пусть вся Османия и запредельные территории поймут, что род Османидов продолжит именно хюрремов сын (кхм, дико извиняюсь и шепотом интересуюсь, то есть, о Баязидкиных живчиках родители так до сих пор и не в курсе?).
Пришедшая Фатьма малость портит ее эйфоричный всплеск напоминанием о том, что трухлявый свидетель аморальных похождений самой Фатьмы уже ничего не расскажет, а посему козыря в рукаве против нее у Хюррем уже нет, и между прочим сообщает, что Джихангир, с позволения отца, едет к Баязиду в гости, прихватив с собой в качестве попутчицы Хуриджихан.
Баязид, отложив запланированную охоту, радостно встречает приехавшего брата. Неожиданное появление из кареты Хуриджихан заставляет его сердце учащенно биться, ресницы – трепетать, фаберже – в предвкушении сжиматься.
Мустафа, наконец-то, добирается до Амасьи, где его ожидает еще более поседевшая за время его отсутствия Махидевран, уже не чаявшая увидеть его живым и целым, ведь ее бородатый ребенок рискует жизнью, каждый раз навещая воскресного папашу, которому злая мачеха денно и нощно забивает уши разной ересью. Не, я папку ни в чем не виню, это мне очередной урок, и я его, кажись, наконец-то усвоил, — подытожил Мустафа, — «то, что не убивает, делает нас сильнее» ©.
Воспользовавшись тем, что их никто не слышит, Баязид и Хуриджихан путем недолгого обмена репликами узнают, что их взаимная переписка канула в неизвестность, не добравшись до адресатов (почта России??).
Осознав на старости лет, что не посвящал достаточно времени воспитанию своих сыновей, Сулейман решает выполнить хотя бы одну родительскую функцию – функцию контроля, призвав для ее исполнения болтающегося без дела Матракчи. Выделив запойному алкашу щедрый грант, Сулейман посылает его в командировку по местожительствам своих пасаншиков для сбора правдивой и беспристрастной информации об их похождениях на местах. Поскольку от чрезмерного и регулярного злоупотребления горючего мозг Матракчи значительно усох, ему не приходит в голову отсидеться на полученные командировочные в дальнем уголке, сочиняя требуемый отчет, и он идет честно выполнять возложенные на него обязанности.
Обрушив на наставника справедливый гнев в том, что почтовая служба работает из рук вон плохо, Баязид узнает, что это не почта, это сам почтальон проявил инициативу и забанил переписку между Джульеттой Ибрахимовой и Ромео Сулеймановым, потому как родители Сулеймановы вряд ли придут в экстаз от такой нежной дружбы. Забрызгав доброжелателя бешеной пеной изо рта, Баязид пригрозил ацццкой расправой, если сей инцидент еще раз повторится.
Среди ночи Фахрие будит Хюррем сообщением о том, что Називин вдруг начала рожать, причем в комнате Фатьмы с присутствующей там хозяйкой комнаты, так что подменить ребенка на заранее припасенную девочку не получится при всем желании. Вот же стерва, везде без мыла влезет, — психанула Хюррем.
Стихийно устроив родзал в своей комнате, Фатьма всячески вмешивается в процесс родовспоможения, призывая роженицу орать так, чтобы стены тряслись в страхе от появления нового пасаншика. Акушерка просит ее покинуть родзал, а то она своим поведением сбивает весь процесс, тем более в сарае давно никто не рожал, процесс родов знаком этому поколению акушерок лишь теоретически, подите, гражданочка, за дверь. Ага, щас, я за дверь, а вы, по приказу кое-кого свыше, устроите тут случай внезапной материнской смертности, нет уж, я пешком постою, — категорично заявила Фатьма.
Тем временем в Амасье Махидевран облегченно вздыхает, наконец, ее Мустафа понял, что пиратская дамочка на его сухопутном корабле – это к несчастью, и выкинул Барбариску из своей жизни, а если учесть, что у Хюррем, наконец-то, выросли ветвистые рога, так жизнь вообще удалась. И пока Махидевран мечтает увидеть реакцию заклятой рыжей подружки на возможное рождение нагулянного муженьком пасаншика, оставшийся без ее присмотра Мустафа встречает Барбариску, прибывшую в качестве ответа ее отца на посланное ему Мустафой письменное уведомление о желании взять сию прелестницу в свои тайные законные жены. Тайные законные жены – это по типу секретарши, публично – сотрудница, приватно – развратница. Барбариска согласна, а че нет-то, женское счастье ж – был бы милый рядом.
Погруженный в приятные мечты Джихангир решается посетить в неурочный час Хуриджихан, но заслышав шаги, прячется за угол, выглянув из-за которого видит, как его любимый братец с гусарской решительностью проникает в комнату Хуриджихан с ее пылкого и безоговорочного согласия. Джихангир потрясен.
Афифе сообщает будущему отцу, выпиливающему очередную цацку, что его отцовство на подходе. Довольный ПапашО направляется к месту события.
Находясь на грани нервного срыва от того, что ей, возможно, предстоит воевать еще с одним мужниным отпрыском мужескага полу, когда с его старшеньким до сих пор не покончено, Хюррем решается выволочь влезающую в каждую бочку затычку Фатьму за космы из родзала, дабы осуществить продуманную заранее подмену М на Ж.
Добежав до заветных дверей, Хюррем видит, что опоздала, и ее блудливый муженек в компании радостной сестрицы принимает на руки новорожденн-ого/ую. Закрытые перед носом Хюррем двери приводят к пониманию того, что она чужая на этом празднике жизни…
Автор: Татьяна Родионова /Cherry/
http://turkcinema.tv/serial-velikolepni … novoy.html