Внутри созданный шар можно украсить различным декором, например: миниатюрными ёлочными игрушками, веточками ели, покрыть веточки искусственным снегом, бусинами, гирляндами, маленькими фигурками сказочных персонажей, лентами, элементами из бисера или холодного фарфора, а также красивыми цветами из ткани. В общем всем, что подскажет Вам ваша фантазия.)
Для создания шарика из ниток нам понадобится:

воздушный шарик, хлопчатобумажные нитки, в данном варианте использован шпагат, клей ПВА, пластиковая бутылка и шашлычная палочка.
Берем любую пластиковую бутылку, шашлычной палочкой или толстой цыганской иглой дырявим насквозь бутылку, чуть выше ее донышка.
Вот так:
Бутылку обрезаем, в дырочки продеваем нитку и заливаем клеем. Теперь протянутая нитка будет протягиваться и равномерно сама смазываться клеем.

Надуваем шарик нужного нам размера и обматываем ниткой
Подвешиваем шарик до полного высыхания ниток
Нитяные шарики отлично красятся любыми спрей-красками
Для создания елочных игрушек нитки обрезаем, делая боковое отверстие.

покрыть лаком для волос сильной фиксацией

ЧУДО УЗНАВАНИЯ

Итак, экспедиция... Только она решит окончательно, насколько прав майор Груба, почти через сорок лет возвращающийся к воспоминаниям своей боевой юности. Но ведь за его воспоминаниями встает судьба Янтарной комнаты. Судьба, волнующая сегодня все человечество.

Мы стоим на краю раскрытия одной из величайших тайн нашего времени. Увы, тайны, до сих пор не получившей ответа, несмотря на то, что поисками комнаты заняты десятки энтузиастов в разных странах. Документы, воспоминания немногих свидетелей, письма, сопоставление фактов и, наконец, поиск...

Первое — это вернуть Дмитрия Ефимовича к месту событий. Произойдет ли при этом наложение его рассказа на реальную обстановку? Вероятность совпадения может подсказать и раскрыть многое... Ведь сопоставление фактов и дат говорит пока что о правдоподобности версии майора, который сам абсолютно уверен в своей правоте.

Обуреваемые этими мыслями, мы лихорадочно начали готовить экспедицию. Она должна быть организована совместно с поляками — ведь мы будем работать на их территории. Их участие обязательное. К экспедиции надо привлечь наиболее опытных из советских любительских клубов аквалангистов — лучший по оборудованию и опыту подводников. Здесь задумываться не приходилось — бесспорно, это должен быть «Риф» из Воронежа. Мы неоднократно встречались с рифовцами на слетах подводников — прекрасное оборудование, отличные ребята.

И самое главное — многолетний опыт подводных поисков. Они вымывали из ила затонувшие танки, поднимали со дна озер самолеты, исследовали затонувшие корабли... И как всегда — с успехом.

Казалось, все в порядке: подключаем в «дело» харцеров — молодежную организацию Польши — и договариваемся с «Рифом» — Воронеж под боком. Отдел военно-патриотического воспитания и спорта ЦК ВЛКСМ материально поддерживает всю операцию. Но опять-таки лишь через несколько лет смогли мы осуществить нашу первую поисковую экспедицию. Несколько весьма существенных причин помешали нам.

Сперва это были начавшиеся в Польше известные беспорядки. До экспедиции ли в такое время?.. Затем в Москве проходили всемирные Олимпийские игры. Хлопоты, связанные с этим...

—       Обождите годик,— внушительно посоветовали нам. Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве еще на год задержал экспедицию.

—       Никаких расходов на экспедицию, в страну приезжает молодежь со всего мира...

И вот, наконец, мы едем на автомашине по обсаженным липами узким и извилистым дорогам Восточной Польши на первую разведку по пути предстоящей экспедиции.

Мы — это один из организаторов «Рифа», Виталий Николаевич Латарцев, аскетически подтянутый инженер-электронщик, майор в отставке Дмитрий Ефимович Груба, один из руководителей харцерского движения, жизнерадостный, моложавый подполковник Борис Вашкевич и я, как нарушитель спокойствия.

Наш путь из Варшавы во Фромборк — небольшой курортный городок на берегу Висленского залива. Где-то недалеко от него Толкемицко и Кадины — заветный объект взволнованного будущим свиданием с ним майора.

Еще одна остановка. Теперь возле братского кладбища под городом Бране-во. Оно раскинулось рядом с дорогой. В глубине обелиск со скульптурами воинов. А перед ним вправо и влево строгий строй надгробий. Их много, их очень много... Ведь здесь похоронено 31 236 человек. Тела их были свезены на кладбище со всего побережья. Надпись у входа: «Вечная слава героям Советской Армии, погибшим за освобождение Варминской и Мазурской земли». И тысячи надписей на камнях. Не перечесть — смерть брала всех, без выбора.

И я читаю без выбора: Родин Николай Семенович, 1919—45 «Светлая память о тебе будет жить в наших сердцах»; Викторас Баумплас 1924—45; Тара-сенко Алексей Степанович «Отцу от детей»; Котлобулатов Алим Хусейнович 1908—45 «От дочерей»; барельеф солдата с чубом, в казацкой фуражке — Русак Александр Николаевич 1899—45.

И, наконец, совсем неожиданно: Энрико Вилар 1925-45. Куба.

«Какими ветрами занесло сюда, на скорбное это поле, сына кубинского комуниста?» — думаю я.

Да, судьба не выбирает... Не выбирала она и имена 22 польских солдат-разведчиков, попавших в плен к фашистам в небольшой деревушке Подгас. Связав их колючей проволокой, немцы сожгли поляков живьем в амбаре. Скромный памятник вещает об этом.

Вот, наконец, и Толкемицко — небольшой городок, почти рядом с Кадинами.

Дмитрий Ефимович заметно волнуется. Узнает! Конечно... Городок был разрушен всего лишь на одну треть.

Но волнение буквально захлестывает майора, когда мы подъезжаем к замку в Кадинах.

Выскочив из машины, Груба" буквально мечется возле роскошного подъезда прекрасно сохранившегося здания. На фронтоне фамильный греб Гогенцоллеров. Ярко-красная черепичная крыша. Широкие окна симметрично в обе стороны от фронтона.

—       Вот под этой лестницей мы обнаружили тайник с продуктами,— торопится майор.— Банк был в двухэтажном домике справа, а типография — в том одноэтажном.

Дмитрий Ефимович торопится показать нам подвал. Но ведь нам еще надо познакомиться с хозяином дома.

—       Криштов   Томашевский,—   представляется нам высокий красавец-усач в бриджах и сапогах с лакированными голенищами. Я — директор конного завода в Кадинах. Да, здесь до войны действительно была летняя резиденция Гогенцоллеров, здесь жил прусский принц Людвиг   Фердинанд —   внук   Вильгельма II. Сейчас здесь завод породистых лошадей.

Не зря же сюда часто приезжают немецкие монархисты из ФРГ — полюбоваться последней резиденцией наследника.

—       Привет Елене Петушковой. Я часто встречаюсь с ней на нашем конском поприще.

Томашевский царственным жестом приглашает нас в замок. Майор почти привычно устремляется первым.

Процесс узнавания поражает нас.

—       Вот здесь был роскошно накрытый стол,— говорит он.

—       В этой комнате стояла моя постель. Я ведь прожил в Кадинах несколько дней.

Спускаемся вниз.

—       А вот и подвал, о котором я вам рассказывал.

—       Кирпичную перегородку уже снесли. Она стояла когда-то здесь — следов не осталось. Видимо, ремонтировали... И не раз»,— продолжает Криштоф.

«Неужели за сорок два года ничего не стерлось из памяти бравого майора?» — думаю я.

Нет, ничего... На берегу, а он метрах в 300 от замка, мы отпускаем Грубу в «свободный поиск». Он молча ходит по бетонной дамбе вдоль берега, то всматриваясь в горизонт, у которого протянулась голубая полоска Фришгафской косы, то переводя взгляд на береговые строения.

— Мой танк стоял на этом месте,— наконец разряжается майор. Справа был кирпичный завод — вот он. Слева — водокачка — глядите, ее тоже не снесли. Напротив, на косе, должен был быть маяк. Да вот и он, смотрите, как палец, поднимается над полоской суши.

Мы переводим взгляд по всем объектам, на которые ссылается Дмитрий Ефимович, едва успевая за его словесными указаниями.

Виталий Латарцев вынимает огромный японский фломастер красного цвета и протягивает его майору.

—       Давайте, отмечайте на бетоне направление, по которому шла ледовая дорога. И, пожалуйста, поточнее. Эта краска не стирается... Груба долго прицеливается взглядом, переводя его с береговых строений на маяк. Затем склоняется над бетонной плитой с компасом в руках.

—       Тридцать градусов западнее прямой линии север-юг. Отсюда прямо на маяк,   считайте,   восемь   километров. Наша цель километрах в двух — как-никак она была в пределах видимости невооруженным взглядом.

Мы у цели... С Борисом и Грубой мы молча ходим по дамбе. В это время Виталий, скинув одежду, устремляется в воду. Мелко... Фигура его, удаляясь, медленно погружается в воду. Где-то там, метрах в двухстах от берега, тонкая фигура Латарцева наконец скрывается в воде.

—       Дно жесткое. Ил начинается далеко от берега,— рассказывает Виталий, вернувшись.— Боюсь, что дальше его до черта.  Глядите...—   И она  разжимает руку, показывая на ладони жирноватую черно-серую массу. Все равно мы ликуем. Все увиденное нами полностью совпадает с рассказом майора. Не здесь, а там, далеко от этих берегов,— в Москве.

(продолжение следует)